На подоконнике стоял цветочный горшок с землей, но в нем ничего не росло. Джо потыкал землю карандашом и взволновался, когда карандаш уперся во что-то твердое. Это был просто камешек. Джо его выковырнул, взвесил на ладони и усмехнулся. Но под этой усмешкой крылась безнадежность. Он перелистал все книжки Лео, и все свои школьные учебники, и все книги, оставшиеся от отца. Потом пошел в чулан и вытащил оттуда сундук, в котором Лео хранил кружевное белье из приданого матери. Он перебрал все вещи до одной и даже осмотрел обивку сундука, ощупывая все выпуклости, ища, не спрятаны ли там деньги.
Ползая на четвереньках, он заглядывал под шкафы и за плинтусы, ощупывал одну половицу за другой, проверяя, не поднимается ли какая-нибудь из них, и, наконец, уселся на полу, бесцельно блуждая взглядом по ножкам столов и стульев. Потом встал, решив заглянуть еще в одно, последнее, место, которое приберегал к концу, потому что знал, что деньги там. Они должны были быть там, и он знал, все время знал, что они там, и только нарочно тянул, притворяясь, что ищет их в других местах, чтобы оставить приятное напоследок, чтобы под конец было хорошо, было радостно.
Последним местом была картонная коробка, в которой Лео хранил сувениры, оставшиеся от родителей: фотографическую карточку, бумажник отца, портмоне матери, ее подвенечное платье, туфельки матери и ботинки отца, и отцовский парадный костюм, рубашку и галстук. Между вещами Джо нашел сберегательную книжку на имя Лео. В книжке не было отмечено ни одной выдачи — только вклады; большинство их не превышало 3 долларов, были вклады и по 15 центов. Всего на книжке лежало 267 долларов 35 центов.
— Вот так штука! — вырвалось у Джо. Он был ошеломлен и даже испуган. Он опасливо оглянулся. — Ну, конечно, — произнес он вслух. Голос его прозвучал громко, в нем слышалось удивление, и злость, и страх. — А чего же еще от него ждать! — Слова упали в тишину. Джо услышал разбуженное имя слабое эхо и ощутил тишину и одиночество пустой квартиры. Он сунул сберегательную книжку в карман, спрятал картонку, задвинул сундук на место и довольно долго еще возился, приводя в порядок все, что перевернул вверх дном во время своих поисков.
Он прошел на кухню и поставил на огонь кастрюлю с водой. Он решил сварить суп на ужин — густую мясную похлебку с бобами, крупой и всевозможной зеленью, которую продавали связанную в пучки специально для супа. Чувство удивления и страха не покидало его. Он посолил воду, опустил в нее мясо и уселся на табурет, ожидая, когда суп закипит.
Уголь в топке горел беззвучно. Беззвучно сгущались сумерки. Джо долго сидел в полумраке и тишине, ни о чем не думая. Потом он вытащил из кармана сберегательную книжку, перелистал ее и посмотрел на последнюю запись: 267 долларов 35 центов. И облизнул губы. Он сделал это торопливо и непроизвольно. Так облизывает губы голодный при мысли о хлебе.
Джо не знал, что станет он делать, когда придет Лео. Он знал только — дело серьезное. Приближалась решающая минута. Что-то должно произойти, и от того, что произойдет, зависело многое.
Джо не сознавал, что принял решение уже давно, еще в ту минуту, когда стоял с Шорти в кондитерской. Он уж и так достаточно низко пал из-за своих чувств к Лео, а теперь хватит, пора положить этому конец. Он не думал о том, как он это сделает и сделает ли вообще. Он думал только о том, что вот Лео скопил так много денег — из ничего, из 12 долларов в неделю, которые он теперь получал после повышения по службе — скопил всего за три года.
Нет, даже меньше, чем за три. После похорон отца у них оставалось 20 долларов, и они сообща положили их на книжку. А месяцев через пять, когда на книжке лежало уже 32 доллара, Джо, поссорившись с Лео, выбежал из дому, опрометью бросился в банк и взял с книжки все деньги, ни слова не сказав об этом Лео, — он хотел совсем убежать из дому, хотел стать сам себе хозяином, на этот раз он окончательно решился. Но он не убежал. Вместо этого он болтался с деньгами в кармане и кончил тем, что купил золотые часы за 20 долларов и складной нож за доллар, а остальные деньги просадил в карты, на скачках и на бильярде. Лео он сказал, что часы стоят 32 доллара и что это прекрасное помещение капитала. «Их всегда можно заложить в случае чего», — объяснил он. Но Лео велел ему убрать от него часы подальше, сказав, что разобьет их вдребезги, сколько бы они ни стоили, если они попадут ему в руки. Значит, Лео завел новую сберегательную книжку, уже после истории с часами, скопил все эти деньги в два, в два с половиной года.
Джо не завидовал Лео, но он не чувствовал и радости от того, что дела их идут хорошо и кое-что отложено про черный день. Для него столбики цифр в сберегательной книжке были картой, по которой он мог прочесть всю их будущую совместную жизнь: он видел Лео солидным, преуспевающим коммерсантом, неуклонно идущим в гору, и себя — всегда в теки, всегда на положении неудачника, обузы для семьи, неудачника, которого жизнь улицы засасывает все больше и больше, пока не засосет совсем. Быть может, она уже засосала его, Мысль эта только смутно шевельнулась в мозгу. Это была даже не мысль, а безотчетный страх. Джо сидел неподвижно, прислушиваясь к своему страху, и сам не понимал, чего он боится.
«Самое лучшее, — решил он наконец, — уехать и начать все сначала. Вся беда в том, что я слишком слаб. Пока есть Лео и я знаю, что он обо всем позаботится, я не стану работать. А вот если бы нужно было работать, чтобы не умереть с голоду, я бы и сам сумел прокормиться».
Джо знал, прекрасно знал, что он неглуп и весьма изворотлив.
Когда Лео вернулся домой, Джо, не дав ему даже снять шляпы, заявил, что должен сообщить нечто очень важное. Он слышал, что в Канзас-Сити можно хорошо подработать. Он сказал «Канзас-Сити» потому, что, по его представлениям, это было где-то очень далеко и звучало солидно. Он собрался с духом и добавил: на фабрике мясных консервов. Потом, вглядевшись в лицо Лео и не прочтя там ничего, кроме недоверия, добавил еще: — Это очень доходное дело, миллионеров там хоть пруд пруди.