Банда Тэккера - Страница 135

135

Тэккер долго не мог уснуть. Он лежал и думал о Фикко и о том, как Эдна сказала, что он, Тэккер, не человек, а кремень, и о том, что он всегда знал, что она так думает о нем и восхищается им, и о том, что ему придется драться с Фикко, а он не хочет драться, и о том, что всякий раз, когда ему хотелось пойти на уступку, он не решался, так как знал, что Эдна любит его именно за то, что он кремень, и о том, как это хорошо, во всех отношениях хорошо, — и для бизнеса, разумеется, хорошо, и для него самого, да, конечно, и для него самого. Это помогло ему разбогатеть, а теперь поможет прикончить этого итальяшку Фикко, если тот вовремя не одумается; а быть может, прикончить и этого политикана Бэнта и даже сделает Холла губернатором. А может, и нет. Может, ничего подобного не будет. Может, Фикко вовремя поумнеет.

Тэккер не заметил, как заснул. Он помнил только, как ему начал сниться сон. Ему снилось, что ему на ноги навалилась какая-то тяжесть. Он пошевелил ногами, и тяжесть подползла ближе. Тэккер не мог разглядеть, что это такое, чувствовал только приближение чего-то темного и тяжелого. Он даже не видел, как оно двигается. Оно просто надвигалось на него, и все. Оно медленно ползло по его телу, он заворочался, голова беспокойно зашевелилась на подушке, и он глухо застонал.

— Эдди! — крикнул он. Так звал он свою жену наедине.

Тяжесть уже навалилась ему на грудь, и он забился под ней, грудь выпятилась, голова заметалась по подушке и вдруг сползла вниз, так что подбородок вдавился в грудь.

— Эдди! Эдди! — Голос его звучал сдавленно.

Теперь он увидел, что тяжесть имеет какое-то подобие головы и что она медленно наклоняется над ним, словно хочет нежно прильнуть лицом к его лицу. Тэккер дернул головой и, выпятив грудь, старался как можно дальше запрокинуть голову.

Тяжесть, медленно наклоняясь, приближалась, и Тэккер все глубже и глубже зарывался головой в подушку. В последнее мгновение он понял свою оплошность — он обнажил горло. Запрокидывая голову все дальше назад, он обнажил горло. У тяжести внезапно обнаружились зубы. Они обхватили кадык Тэккера и вонзились в него.

Тэккер видел, как блеснули зубы, и в ту же секунду услышал зловещий хруст, похожий на хруст разгрызаемого яблока. Он сел в постели. Глаза его были широко открыты. Он был весь в поту. Сон как рукой сняло. Осталось только ощущение кошмара.

Тэккер не знал, было ли у призрака лицо. Он не видел лица. Может быть, он просто не смотрел на него? Даже сейчас Тэккеру казалось, что он видит перед собой призрак, — как он сидит на его ногах, с головой и без лица… потому, что он не смог посмотреть в это лицо, он мог смотреть только выше или ниже того места, где было лицо. Тэккер почувствовал, как вся кожа у него съеживается от страха; он тряхнул головой, чтобы прогнать видение, все еще маячившее перед ним, и окинул взглядом комнату.

В глазах у него стоял мрак. Прошло несколько секунд, прежде чем он разглядел комнату. Она все так же тихо утопала в тусклом свете. Тэккер увидел, что одна нога у него запуталась в одеяле. Вот, должно быть, с чего все началось, подумал он и высвободил ногу. Спать он уже не мог. Не мог даже оставаться в постели. Он встал, надел ночные туфли и прошел мимо Эдны, не видя ее.

«Должно быть, это Фикко приснился мне», — подумал Тэккер, но знал, что это не Фикко. Будь это Фикко, он смог бы посмотреть ему в лицо. Тэккер не знал, кто приснился ему. Он не хотел признаться себе, что увидел бы Эдну, взгляни он в это лицо. «Вероятно, я вообразил, что итальяшка уже мертв и что дух его явился мне», — подумал Тэккер.

Он пошел в ванную и налил себе стакан воды. Он нарочно пошел в ту ванную, которая помещалась в конце коридора, а не в ту, что была рядом со спальней, потому что, как ему казалось, он боялся разбудить Эдну. На самом деле ему хотелось уйти подальше от нее и от своего сна о ней.

Он жадно пил воду, но страх, вызванный сном и тем, что это был сон про Эдну, не проходил. Тэккер все еще чувствовал себя разбитым. Он постоял с минуту в темноте, прислушиваясь. Он не знал, к чему он прислушивается, — что-то надвигалось, наползало на него. Он слышал, как далеко, на кухне, что-то щелкнуло и зажужжало в холодильнике. Тэккер покачал головой. «Я становлюсь форменным слюнтяем», — подумал он.

Его подмывало проверить замки, удостовериться, что двери заперты, но он не позволил себе этого. Он прошел в комнату дочери. Поправив на девочке одеяло, он стоял и смотрел на нее, все время думая о том, что, быть может, двери все-таки не заперты и следовало бы проверить это. Потом зашел в комнату сына и долго возился, поправляя на нем одеяло, а затем еще долго стоял у постели, стараясь прогнать от себя мысль о дверях.

«Кто станет грабить мой дом? — думал он. — Вот уж была бы сенсация для газет».

Он пошел в холл, постоял и там в темноте, прислушиваясь к чему-то, и, поймав себя на том, что прислушивается, вернулся в спальню. Но заставить себя лечь в постель он не мог. «Никто не стал бы спать после такого сна», — подумал он.

Он расправил постель, сделал себе из одеяла норку и решил, что сначала остынет как следует, а потом нырнет в эту теплую нору и заснет. Он прошел на кухню, достал бумагу и карандаш и написал горничной, чтобы дети утром не ходили в школу, а сидели бы дома. Ему не пришлось зажигать электричество, чтобы написать записку. Он писал у плиты при свете контрольного рожка. Потом взглянул на дверь, ведущую на черную лестницу. Дверь запиралась на щеколду, и, по-видимому, щеколда была опущена. Тэккеру хотелось проверить, заперта ли дверь, но он удержался. Возвращаясь в спальню, он прошел мимо парадной двери и тоже посмотрел на нее, но проверять не стал. По всей видимости, дверь была заперта.

135