Игроки спрашивали, вернет ли полиция конфискованные билеты, когда дело будет закончено, и смогут ли они хоть тогда получить свои деньги.
— В этом-то вся и беда, — терпеливо повторял Лео. — Ведь мы вынуждены отрицать, что эти билеты принадлежат нам.
Никто из игроков не желал слушать его доводов. У них были свои доводы. Они поставили деньги на номер. Их номер выиграл — быть может, первый раз в жизни, — а где выигрыш? Кое-кто начал шуметь, и Лео должен был перестать думать о Тэккере и о том, что Тэккер намерен предпринять, и перенести свое внимание на человека, который стоял перед ним, потому что человек говорил: — Это мои деньги, и плевать мне на ваши почему да отчего, да если бы, да кабы, да что полиция сказала, да что вы сказали, да что он сказал, — я хочу гнать, где мои деньги?
— Я верю, что вы выиграли, — убеждал его Лео. — Я вижу, — у вас хорошее, честное лицо, и я убежден, что вы выиграли. Но если я заплачу вам без билета, тогда ко мне сбежится весь Гарлем, и каждый скажет, что он выиграл, и я должен буду всем платить. Не все ведь такие честные, как вы.
— Нечего сказать, хороший ответ! Говорите лучше, где мои деньги? — сказал игрок и, постояв еще немного, ушел обиженный — это уже был не клиент Лео, отнюдь уж больше не клиент Лео.
Они все приходили обиженными и уходили обиженными. Так какой от всего этого толк? Зря он это затеял. Зря стал с ними разговаривать — даром только время потратил и устал, как черт. Но все же это была борьба. Даже если и не такая, как нужно, и не с тем, с кем нужно, но все же это была борьба.
Однако против Лео было возбуждено дело. Нужно что-то предпринимать. Исход дела зависел от Тэккера. В акте было сказано: «Задержаны с лотерейными билетами». Это была обычная формула, достаточно гибкая, чтобы ее можно было толковать как угодно. В большинстве случаев на основании такого акта доказывалось владение лотерейными билетами, но это квалифицировалось всего лишь как судебно наказуемый поступок, и дела такого рода разбирал судья без присяжных. Адвокат Лео и Рудди, его поручитель, без труда уладят это дело с судьей. Ну, а если полиция постарается доказать, что Лео — основатель и хозяин лотерейного банка? Это уже уголовное преступление, и судья должен будет передать дело суду присяжных. Там у Лео не было «заручек». Он не знал там никого, кто бы мог за него похлопотать, кроме Тэккера. Тэккер хозяйничал в полиции, и там все делалось по его указке, он хозяйничал и в низшей судебной инстанции, и там тоже все делалось по его указке, и в суде присяжных он тоже хозяйничал.
«Итак, — думал Лео, — меня посадят в тюрьму». Ему вспомнился тюремный запах полицейского автомобиля. Тот же запах был и в суде. От этого запаха так свербило в носу, словно туда забралось насекомое. Лео зажимал кончик носа пальцами и крутил его из стороны в сторону, но не мог освободиться от запаха. Тогда он попытался его выдавить. Он захватил двумя пальцами переносицу и стал оттягивать нос книзу, но и это не помогло. Ему показалось, что он просто раздавил что-то в носу. И запах раздавленного был еще тошнотворнее.
Сейчас этот запах припомнился Лео так отчетливо, что ему опять почудилось, будто запах, как насекомое, заползает к нему в нос. «Ладно, — подумал он. — Буду валяться в грязи, в сырости, на цементном полу. Клопы и крысы будут бегать по лицу всю ночь. Матрац будет вонять так, словно он набит раздавленными клопами. Но Тэккер узнает меня. Я его поучу, как нужно драться».
Служащих его, решил Лео, Тэккер, во всяком случае, не станет трогать. Тэккер возбудит уголовное дело только против одного Лео, рассчитывая, что тот прибежит к нему и предложит мировую. Остальные отделаются штрафом, и Рудди с адвокатом о них позаботятся. Значит, какой ни на есть бизнес останется. Контролеры связаны с ним крепко, и Эдгар может ими руководить, а Бауер будет управлять банком и, таким образом, что-то вроде бизнеса на худой конец останется, и, когда он отсидит свой срок, ему будет с чего начать.
Нет, вдруг подумал Лео, ничего не выйдет. Будут еще налеты, и еще налеты, и еще, и еще, и еще налеты. Если ему пришьют сейчас уголовное дело, у него, конечно, снимут отпечатки пальцев. Пусть даже ему удастся на этот раз сторговаться с уголовным судом, и дело против него будет прекращено, — все равно там останутся отпечатки его пальцев и будут подстерегать его. Он станет рецидивистом, и ни один судья, даже такой, которого ему удалось бы перекупить у Тэккера, не сможет до бесконечности прекращать дела против него. Нет! Нелепо даже думать об этом. У него уже брали однажды отпечатки пальцев — после истории с грузовиками. Тогда он попал в списки как бутлегер. В связи с новым возбужденным против него делом все будут думать, что его не зря обвиняли в бутлегерстве и он просто сумел вывернуться, а дело с бутлегерством заставит думать, что он виновен и в деле с лотереей. Судьи должны будут все это учесть, даже если и захотят сторговаться с ним. Ну, а если им придется и во второй, и в третий, и в четвертый, и в пятый раз разбирать дело по обвинению его в содержании лотереи? Нет, все пропало. Его хотят убрать с дороги и уберут.
У Лео мелькнула было мысль повидаться с Джо. «Нет, пусть он сдохнет раньше, — тут же сказал он себе. — Это все он подстроил. Пусть-ка сам приедет ко мне». А Джо ждал Лео у себя в конторе. Он даже не пошел завтракать, боясь, что Лео может прийти и не застать его. Но Лео был убежден, что Джо сам придет к нему. «Совесть в нем заговорит, — решил он и сейчас же подумал: — У таких людей нет совести». Но тут же мелькнула новая мысль: «Так или иначе, в суд мне являться не раньше, чем через три недели, а если они передадут дело в уголовный, так это протянется еще три-четыре месяца». Он решил, что к Джо не поздно будет пойти в последнюю минуту, а пока что можно драться. Пусть он проиграет, но прежде он сдерет с Тэккера шкуру. Сдерет шкуру и послушает, как он завизжит. Тэккер визжит, как зарезанный! Это будет приятнее всякой музыки.