Банда Тэккера - Страница 53

Когда стали закрываться даже ближайшие к городу лесопилки, когда выехал филиал мебельной фирмы с широковещательной рекламой: «Из лесу — в ваш дом», и железная дорога сократила число пассажирских поездов наполовину, Генри объявил отцу, что хватит с него баклуши бить в колледже, надо зарабатывать деньги. Это было в летние каникулы, после того как он проучился два года в Мэдисоне.

— На что мне твои десять долларов или сколько ты там заработаешь, — сказал Роджер. — Сиди себе в колледже, незачем тебе здесь толкаться. Для нас все это не новость, и мы сумеем вывернуться.

Город решил, что проживет и без леса. Можно разводить норок и лисиц на пушных фермах, да мало ли чем можно заняться, наконец, подать петицию властям штата с просьбой разрешить открытие туристского бюро, которое разрекламирует лесистый край, как идеальное место отдыха.

— Мы еще не думаем складывать оружия, — уверял Роджер сына. — А раз предстоит борьба, не для чего таким мальчишкам путаться под ногами. Отправляйся-ка лучше в свой колледж.

Роджер не хотел отнимать у сына единственную возможность выбиться в люди. Дочь его вышла замуж за помощника кассира того банка, в котором был заложен отель, и он никак не мог отделаться от мысли, что они с Мартой хотели этого брака больше, чем дочь. Девушка долго колебалась, но в конце концов сказала, что готова выйти за кассира. Роджер не был уверен в том, что дочь дала бы согласие, если бы не эта закладная на отель и если бы они с Мартой не показывали, что так сильно хотят этого брака, и не старались оставлять парочку наедине.

— Я, девочка моя, хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал Роджер дочери, — чтобы ты обдумала все не торопясь.

— А я и не тороплюсь.

Люси говорила правду. Чтобы обдумать этот шаг, у нее времени было достаточно. Своего будущего мужа она знала с детства, а последние три года перед помолвкой они постоянно встречались. Что из того, если брак этот оказался благом для всей семьи, а не для одной только дочери? Разве можно поэтому считать его браком по расчету?

Так, ради сохранения отеля, вслед за женой Мартой в жертву была принесена и дочь Люси. Кампания, начатая городом за развитие новых отраслей промышленности, захватила обоих старших братьев. На часть денег, полученных по закладной, с добавкой ссуды, взятой в банке, они вдвоем занялись разведением норок. Старшему, Эндрю, это было вовсе не по душе. Такой же шутник и выдумщик, каким был когда-то отец, он предпочел бы жить в городе. Но как и отец, женившись, он остепенился и, видимо, под конец привык к своей пушной ферме. Второй сын, Джеферсон, остался холостяком. Он пошел в мать, с рождения был тих и смирен, и куда бы его ни сунули, там бы он и прижился.

Генри до последней возможности держали в стороне от этой безнадежной борьбы. Но часть полученных по закладной денег пошла на его содержание в Мэдисоне, таким образом засосало и его. На третий год пребывания Генри в колледже от закладной ничего не осталось, и было решено взять его оттуда и отправить в Нью-Йорк на юридические курсы. Предполагалось, что, учась в Нью-Йорке, он сможет завязать полезные знакомства, которые в будущем очень пригодятся ему, как начинающему адвокату. А кроме того, там легче подыскать какую-нибудь работу и тем покрыть хоть часть расходов.

— Ищи меду, сынок, — сказал отец, — но смотри, чтобы тебя не ужалили.

Вскоре по приезде в Нью-Йорк Генри получил письмо от отца: старик просил непременно присылать домой заверенную копию его отметок.

«Я люблю иногда побахвалиться, — писал Роджер, — а ты ведь знаешь наших уважаемых сограждан. Это же форменные идиоты. Они не верят ни в бога, ни в черта, не верят даже, что у них есть нос, пока не схватят насморка».

Роджер понес заверенную копию отметок к мистеру Хайду — банкиру, у которого был заложен отель. Эллис Хайд был его старым приятелем, и Роджер знал, что на худой конец зять позаботится, чтобы банк не отказал ему в выкупе закладной. Но на руках у банка буквально умирала вся область. Попытка развить новые отрасли промышленности перегрузила банк векселями, большей частью долгосрочными. А кроме того, отель настолько обесценился, что при каждом возобновлении закладной исход осмотра становился все сомнительнее. Роджер принес отметки Генри, чтобы подбодрить и себя и Эллиса. Он хотел показать ему, что реальное обеспечение закладной не сводится к одному только отелю, а потом, среди всех огорчений и тревог, приятно все-таки было видеть, как Эллис просматривает отметки его сына.

— Похоже на то, что он далеко пойдет, — сказал Эллис.

И тут Роджеру вдруг стало ясно, что Генри — последняя его надежда. Старшие сыновья застряли на своей пушной ферме. В лучшем случае, они смогут только прокормиться. Зять и дочь привязаны к крохотному банку, который еле-еле держится, и дай-то бог, чтобы не лопнул еще при жизни Роджера.

— Не только пойдет далеко, но еще и прогремит, — сказал Роджер. — Помяните мое слово.

Генри начал понимать, чего хочет отец, только после того как получил ответ на письмо, в котором во второй раз просил разрешения бросить курсы и пойти работать. Роджер ему ответил: «Мне твои отметки куда дороже десяти — двадцати долларов в неделю, которые ты принес бы в дом. Только бы на старости лет увидеть вывеску, на которой золотыми буквами будет стоять твое имя, — больше мне ничего не надо от жизни. Все мы здесь среди наших сосен, или — чтобы выразиться точнее — среди пней, только этого хотим от тебя».

Сколько Генри себя помнил, денег в доме всегда было в обрез, а в будущем предвиделось и того меньше. Поэтому он не жаловался на свою полуголодную жизнь в Нью-Йорке, ему важно было закончить курс. Но если сам он от этого не очень страдал, то страдали его нервы. Мозг работал лихорадочно. Генри слишком много учился, слишком мало ел и плохо спал. Нервы все больше развинчивались. Мозг изнашивался. Генри преследовала мысль, что отец заложил отель, чтобы дать ему образование, и теперь его долг — оправдать надежды отца.